Жанр: Драмма
Размер: Миди
Звздность : 4
                                                                     "Когда больше нечего сказать"
Когда больше нечего сказать

--------------------------------------------------------------------------------

Глава 1

Эта весна стала самой страшной тяжёлой в моей жизни. Я думала, что она не кончится никогда… Впрочем, так оно и произошло.

Весна никак не желала наступать, не хотела свергать ледяную зиму с её постамента. Уже настал март, а на улице всё ещё стоял трескучий мороз; месяц начал подходить к концу – но солнце даже и не собиралось растапливать почти окаменевший снег, деревья не хотели одеваться в свои зелёные платья. Природа словно умерла. Люди боялись, что им никогда больше не будет суждено выйти на улицу в лёгкой одежде; что небо так и останется мрачным, серым, холодным. Эта весна нагоняла тоску и вводила в депрессию.

Мы вяло занимались своими повседневными делами – просыпались, учились, обедали, обсуждали последние сплетни и ложились спать. Каждое утро, поднявшись с постели, я распахивала тяжёлые бархатные портьеры в надежде увидеть первый луч солнца. Или услышать пение птиц.

И вот, наконец, в начале апреля внезапно наступила весна. Настоящая весна. И в комнату ворвался этот лучик солнца, пробежал по моему сонному лицу, кровати, пересёк покрытый густым ворсистым ковром пол и остановился на подоконнике. По окну весело забарабанила первая капель. Я поняла, что весна пришла.

Я не знала, что она станет моей последней весной.

В то утро я спустилась в Большой зал в прекраснейшем настроении. Зал гудел и пытался выплеснуть энергию, похороненную зимой в стенах школы. Кто-то уже рвался бросить всё и поехать гулять по лондонским улицам, кто-то весело обсуждал последние модели купальников.

Я села за нашим слизеринский столом рядом с Панси.

– Что с тобой? – поинтересовалась я.

Та выглядела как-то меланхолично-задумчиво, выделяясь на фоне беснующихся школьников, как каменный утёс в бушующем океане.

Она ответила не сразу. Сначала, казалось, ей надо было вынырнуть из пучины своих мыслей и сосредоточиться на том, что я сказала.

– Что? – переспросила она.

Я засмеялась.

– Панси, ты спишь на ходу! Посмотри в окно – началась весна! Неужели ты не рада?..

– Не люблю весну, – негромко сказала Панси.

У неё была странная особенность говорить напрямую то, что приходило ей в голову, даже если это звучало не в тему. Например, на вопрос "Ты сделала домашнее задание?" она могла мгновенно ответить: "Всё-таки у Малфоя отвратительная прическа, ты не находишь?". Она говорила именно то, о чем думала в настоящий момент. И лишь потом отвечала на поставленный вопрос.

– Не любишь? – я сразу переориентировалась на её волну. – Почему?

– Не знаю… Просто не люблю.

Это было ещё одной её особенностью. Она всегда выделялась. Её любили, но слегка побаивались – некоторые заслуженно считали её слегка странноватой и агрессивной. Когда все повально сходили с ума по Драко Малфою, она писала на лекциях стихи об этой долбаной жизни. Когда девушки начали интересоваться модой и звать её с собой по магазинам в Хогсмид, она преспокойно отвечала, что ей это не интересно. У неё был свой неповторимый стиль в одежде, в манере поведения, в разговорах, в мировоззрении, который она не собиралась менять.

– Я думаю, – сообщила она, глядя куда-то вдаль, сквозь учеников и стены школы.

– О чём?

На этот вопрос она всегда отвечала правду. Подойдите к Панси и спросите, что она думает лично о вас, и она гарантированно выложит все свои мысли, даже если они покажутся вам далеко не приятными.

– Знаешь, – негромко произнесла она, – мне так всё надоело. Все эти девочки, считающие себя королевами красоты только из-за того, что их родители способны купить им красивую одежду… Все эти мальчики, которые не хотят этих девочек понимать… Чушь какая-то. Мы уже на седьмом курсе, а мозгов ни у кого не прибавилось ни на йоту.

Философские мысли в самый неподходящий момент – это был её конёк.

– Почему ты вдруг об этом вспомнила?

– Не знаю… Сидела ночью и писала стихи. И подумала, что в мире очень много лжи и фальши.

Я часто задумывалась над тем, почему её приняли учиться именно в Слизерин. Она никогда не кичилась своей чистой кровью, не имела ничего против магглов. Она не любила людей ВООБЩЕ – независимо от пола и возраста, происхождения и богатства. Словно существовало общество – и она, Панси, отдельно от этого общества, презирающая его законы и устои. Мало-мальски близким человеком для неё была только я. Только с моим мнением она изредка считалась. Уж не знаю, откуда у неё взялось такое мировоззрение, но она твёрдо знала: все люди сволочи и мерзавцы, и чистота крови тут вовсе не при чём. Поэтому её считали весьма мрачной личностью, таинственной и интригующей. Поэтому все мечтали с ней подружиться. Но она прекрасно понимала, чем вызвана такая любовь к ней: чем меньше ты обращаешь внимание на людей, тем больше они к тебе тянутся. Ей было плевать на общественное мнение.

– Ясно… – поскучнела я. – Значит, гулять не пойдешь?

– Да можно… – она задумчиво строила ложкой горки из густой каши в своей тарелке.

Я решила больше не приставать к ней – пусть побудет наедине со своими мыслями. Все равно её не переубедить.

Панси была загадочным и мрачным человеком как изнутри, так и снаружи.

Она была не то, чтобы красива, а необычна, что ли. Как птица колибри по сравнению с павлином. Согласитесь, что это совершенно разные птицы, и каждая из них красива, но красива по-своему, и сравнивать их невозможно. Она была стройной – на грани худобы: высокие скулы, впалые щёки. Карие печальные глаза и чёрные прямые волосы. И всё-таки, все её черты были настолько гармонично согласованы между собой, что она казалась красивой.

В этот день я увидела бабочку – впервые за эту странную весну. Чёрт её знает, зачем она решила выбраться из своего убежища – она порхала над не начавшим ещё таять снегом, и я видела её большие коричневые крылья, тонкие и расписные. Бабочка почему-то напомнила мне Панси.

Она просто не выходила у меня из головы. Её странность и отличность от всех не давала мне покоя. Что творится в этой маленькой очаровательной головке? Почему она так не похожа на других?

Её особенность состояла ещё и в том, что, в отличие от своих ветреных одногодок, у неё был постоянный молодой человек – Вэл. Она любила его, несмотря на время и расстояние: он учился в Дурмстранге, и видеться они могли только на каникулах. Я знала, что они были обручены, причём по собственному желанию, а не по родительскому навету. Мне казалось, что он совершенно не подходит ей: в их союзе мужчиной, скорее, была она – властная, жёсткая и грубоватая, он же был мягкотелым, податливым и скромным. Но они действительно любили друг друга.

Ночью мне приснилась Панси.

Когда я встала утром, то тотчас же принялась искать её.

На следующий вечер я поняла, что со мной происходит что-то не то. Я не просто восхищалась ей, как личностью – я стала её боготворить. Все её жесты, слова и действия казались мне такими простыми и логичными, что остальные люди на ее фоне выглядели глупыми и фальшивыми. Она была верхом совершенства. Самым НАСТОЯЩИМ и человечным существом на свете. Её не понимали, и это меня бесило.

Общение с ней, подражание стало моей навязчивой идеей.

Она не могла этого не заметить. Она была слишком умна.

Мы сидели в гостиной у камина, в котором весело поблескивали уютные угольки, и делали уроки. Панси ничего не писала, а только пристально и как-то подозрительно смотрела на меня. Я пыталась делать вид, что ничего не замечаю, но потом всё-таки подняла глаза.

– Что-то случилось?

– Милисента, – Панси по обыкновению не стала ходить вокруг да около, а заговорила прямо, – слушай, зачем тебе это?

– Что? – я прикинулась непонимающей.

– Ты стала вести себя странно в последнее время, не находишь? Кардинальная смена имиджа – все эти мрачные тона в одежде, тяга к аутизму… У меня создаётся впечатление, что ты подражаешь своим поведением мне.

Светло-карие глаза серьезно смотрели на меня из-под длинных ресниц. Она выглядела так, как будто ответ на свой вопрос она прекрасно знала, знала даже лучше, чем я, и он ей отнюдь не нравился.

– Я не знаю, Пен.

– Знаешь. В тебе что-то изменилось, когда пришла эта весна. Милисента, тебе же совсем не подходит этот стиль: ты солнечный, светлый человечек, у тебя много друзей, и все тебя любят… А ты пытаешься влезть в чужую шкуру, надеть на себя маску. Зачем?

В глубине её глаз уже читался ужас от осознания моих мыслей. Сама же я никак не могла сформулировать, принять эту идею, пытаясь отказаться от неё. Может, это неправда? Может, у меня просто слегка помутился рассудок, вот я и напридумывала себе чёрт знает что?..

Панси смотрела прямо мне в глаза.

"Скажи это. Не отрицай".

В эту секунду я четко поняла, насколько я её хочу. Все эти невысказанные самой себе мечты, накапливавшиеся так долго, вдруг трансформировались в одно-единственное осознанное желание: сгрести её худое тело в охапку, покрыть поцелуями её нежную белую кожу, дотрагиваться до неё, чувствовать полную и абсолютную власть над этим маленьким, хрупким, неземным созданием.

Но – нельзя.

Это ненормально, неестественно. Она может сочувственно промолчать, а может и плюнуть мне в лицо. А потом никогда больше не общаться со мной. Я этого не переживу.

А вдруг есть маленький шанс, крошечная надежда, что она тоже испытывает что-то ко мне? Она ведь так не похожа на других… Рамки общества её не интересуют…

– Почему ты ничего мне не отвечаешь?

– Панси, я…

Больше всего мне хотелось накрыть ее губы своими. Прижать к груди и почувствовать, как бьётся и трепещет её сердечко.

– Панси, я люблю тебя.

Я знала, что она правильно истолкует эту фразу. Люблю – не так, как любят любимого писателя или певца, книгу или картину, маму или подругу. Так, как может ЧЕЛОВЕК любить ЧЕЛОВЕКА, на уровне инстинкта, без всякой логики. Если ты кого-то любишь, то ты любишь не его внешнюю оболочку, а смесь внутренних качеств – характер, мировоззрение, таланты и прочее; и эта смесь, как правило, беспола. Поэтому для меня было неважно, кто такая Панси: семнадцатилетняя девушка или двухсотлетний старик. Просто она Панси. Просто я её люблю.

– Милисента…

Она резко опустила глаза, будто ей в лицо направили очень яркий луч света.

О да, она знала. Она уже давно догадалась.

– Милисента… я… ты же всё понимаешь…

– Да, понимаю.

– Я не… я… я просто люблю Вэла… ты ведь знаешь. Я к тебе очень хорошо отношусь, но… – казалось, ей тяжело было произнести это. Она явно жалела меня.

Она озвучила всё то, что вертелось в моей голове. Да, я ей просто подруга… Даже если бы она ко мне что-то испытывала… у неё есть Вэл.

И тут я наконец осознала то, что ей сказала. Как только что открыла ей душу, ни на что не надеясь… И что теперь? Я же просто подставила сама себя. Дальше неё эта новость, разумеется, не пойдет, но как я буду теперь смотреть ей в глаза? Ведь она знает… знает мою глупость и слабость… Я потеряла не только подругу, я потеряла любимого человека.

…Я сорвалась с кресла и выбежала в коридор, чувствуя спиной её испуганный взгляд.

Нет… Нельзя… Нельзя было делать это. Это неправильно… Как же я себя ненавидела… Слезы обиды и жалости к себе стекали по моим щекам. Надо же было так глупо поступить! Молчала бы. Ан нет… Подписала себе контракт на дальнейшие мучения совести и существование в роли изгоя. Ни друзей, ни любимых.

Окно.

Свежий прохладный ветер, бьющий в лицо. Звон осколков – распахнув створки, я слишком сильно ударила ими по каменной стене здания. Тёмное мёртвое небо без признаков звёзд или луны… Такой холодный вечер. А я думала, что весна уже началась, и теперь всегда будет хорошая погода… Или этот холод стоит только сейчас?

Я снимаю с пальца незатейливое серебряное колечко – мамин подарок. Вглядываюсь в пустоту и кидаю его вниз… оно летит, исчезает в темноте, и раздается легкий звон. Высоко.

Шаг вперёд.

Прости…